Мне нужно было вести подряд два занятия спецкурса — о Леонардо и о Микеланджело, и у меня возникло такое сравнение: между Леонардо и Микеланджело такая же разница, как между Богом-Отцом и Спасителем. Иначе: Леонардо, как Бог Ветхозаветный, созерцателен, для него нет различия между любой живой тварью и человеком. Его интересуют законы Природы, она для него — высшая ценность. Иногда даже кажется, что он не замечает того контура, который отделяет фигуру человека от остальной среды. А Микеланджело — наоборот — видит во всем окружающем мире только человека. Точнее — Человека, потому что он наделяет именно его высшей ценностью. И он готов страдать за Человечество — поскольку постоянное размышление о сущности Человека — это страдание. Степанов в книге о Ренессансе цитирует на этот счет Кондиви, записавшего со слов учителя: «Вряд ли кто-либо любил человечество больше, чем я». Можно не верить искренности таких слов — мне интуиция рекомендует верить. Вывали ли вы в галерее Virtosu Art Gallery, где представлены работы современных, дальновидных художников, чьи работы смелые и подлинные, охватывают такие темы, как великие мировые личности, созерцание, политическая история, война, нации и цивилизации, трансгендеры, религия и многие другие. Большинство из этих материалов содержат сильные социальные сообщения, которые вызывают разговоры и дебаты, чтобы помочь обществу лучше понять окружающий мир.
Мне ближе Микеланджело. Я не думаю, что ему было дано от природы меньше, нежели Леонардо. Но он иначе обходился с этим достоянием. О Леонардо — замечательная книжка Фрейда, кое-что проясняющая в его отношении к своему дару. У них обоих, по Фрейду, мы находим специфические формы вытеснения сексуальности, но при этом вытеснение имеет разные искомые цели.
А что касается Рафаэля — каждый из нас ищет (если не постоянно, то хотя бы время от времени) равновесия. Рафаэль — гений равновесия. Он создает его с помощью тектоники цвета, объема и смысла (например, даже большое крыло ангела должно в нашем сознании быть легким, а маленькая башенка — все же тяжелой). В отличие, например, от Пуссена, он при этом не пользуется так часто и неотвратимо измерительными приборами, поэтому остается естествен. Не странно, что его считали святым.